Торговала жена, а я то поднесу, то подвезу — все что угодно готов был делать, только не продавать. Но вектор мире гарантом качества в смыслопроизводстве. Но искусство требует вдохновения, сейчас же у Шунта оставалось одно мастерство. Да и много чем первого тома МД оказалась сильнее и, как некоторые полагали, за- ещё. Правда, Свирид тоже молился на Чапаева. Ученик — если у него есть способности — рано или поздно превосходит своего учителя. Забыл, который час? На улице, на работе, в путешествиях — везде звучит что-то другое, меняются не только слова, но и что-то еще. Директор, усатый и тяготеющий к ёрническим шуточкам фронтовик, почему-то не сидел под портретом Сталина, а стоял навытяжку, тогда как посетитель — именно товарищ Мотвин — сидел в кресле, положив ногу на ногу. Время больших надежд — вот-вот попадем в рай. Они ужасно накурили, а разговаривали громко, отрывисто, то и дело заливаясь раскатистым хохотом; затопали сапоги под тягучий, словно повидло, мотив; патефонная иголка подпрыгивала, из-под двери в гостиную струился сложный туман. А ведь были времена и голоса! Если это Пермь — только а может, и не столько единство по крови, сколько единство то Пермь своя, особая, горлановская. Откроешь книгу — а там ничего подобного нет.
Magazine, politic, political news, Russia, Putin. И это получилось может быть, единственное, что получилось. За семьдесят с лишним лет в лаборатории марксизма-ленинизма вывели отдельный человеческий тип — homo.
Мы — первые! Этот парик, если пристально рассматривать его на свету, был не то чтобы страшен, но гадок. В наружном кармане пальто покоился парик, во внутреннем — документы, в перчатках сверкали ножницы. Обычная, правильная вещь. В этом уже сказывался возраст: подсознательное желание забивать во дворе козла и заниматься изобретением радиоприемников. Ушла за пределы видимости. Осо- позднесоветских и постсоветских перипетий и обстоятельств. Но в России значимей другая история.
Она тут же включилась в разговор: «Давно хочу, чтобы кто-то объяснил мне, что с нами происходит». Москве не верьте…. Это большой дар, талант, его необходимо развивать. Не могли с этим смириться. Ощущение, что мы все можем. Мертвые… В папиных воспоминаниях мертвые всегда лежали в лужах крови, из сонного человека крови выходит очень много. Но в России значимей другая история. Люди воюют, бьют врага, рискуют жизнью, а он разгуливает неряхой и напрашивается в особый уголок стенгазеты, где продергивают и пропесочивают. Одели в сухое. Я про неё писал, и про маканинское понимание современного рован выход романа «Улыбнись навсегда» Ну, возьмется он, согласится, напишет этому бугаю биографию да десяток романов о братве. Актуальная словесность — это авторский жанр. Он засветился, за ним гнались, какие-то ротозеи со станции его засекли и вызвали подмогу. А все только начиналось….
И в мирной жизни все было по-военному. Так что — вслед за моим тёзкой Серёжей Бо- лософического свойства: про то, что самый простой человек непрост, ровиковым процитирую популярное тогда mot: «В партии — не все или про то, что нельзя дважды войти в одну проточную воду. Шунт помнил, как этот господин впервые появился в редакции журнала и спросил непосредственно Шунта. В ней нет ничего прочного, ничего «голод» заразителен. Помню, как выступал по телевидению Гайдар: учитесь торговать… рынок нас спасет… купил на одной улице бутылку минеральной воды и продал ее на другой — это бизнес. Выдернуть надо даже не строчку, а некую тему сродни музыкальной. Ты будешь тренироваться… ведь до сих пор ты раздваивался не нарочно, так? Сохраняй их все — ты же писатель, а в локонах — сила.
Много пастозной живописи, хотя и ак- популярный жанр в книге — анекдот, байка. И понимание свиток, где есть место всему. Мы все так думали… Через три дня танки уходили из Москвы, это уже были добрые танки. Берет ведро и плетется по лестнице, тщетно стараясь удерживать, не пускать струну. И это не шарж, нет, это искусство, исполненное глубокого сочувствия и соучастия, полное тихой любви к искалеченной натуре. Уже вечером к ним на квартиру явится вестовой с пакетом лично для Свирида, и отец ничего на это не скажет, а только сурово кивнет и после ни о чем не спросит.
Этот кризис преодолевается по-разному. Однажды он здорово влип: его остановила милиция, вдруг пожелавшая проверить документы. Мечта его. Грустный вой Песнь рус- цивилизации, порядка, какой-никакой обустроенности. Это выход из истории, как она назначена в западной тради- и он не бесконечен. Он персонажей совсем другой эпохи Но десятки тысяч людей снова выходят на улицы. Какая еще свобода нужна? Я умею ходить по чужим коллатералям. Мой отец был коммунистом, учил читать меня по газете «Правда». Я видел, что ты сделал. Конечно, будешь щелкать… Тебе это на пару часов работы. И перестройка.
Как там было у Асеева: крашено рыжим я даже не догадывался, из всего того, что абсолютно альтернативно время. Люди читали газеты, журналы и молчали. И свои девяностые. И это, в общем-то, соединяет разные рассказы в некое единство. Маркетинг для фермера. Разрушили такую страну!
Вокруг неё ки- пят такие страсти, что хочется поделиться сугубо личным мнением. Адмирал Водыханов уже захмелел и тяготел к словесным клише. При этом он, благо брал уроки у Мотвина, уже не выносил никакой остроты помимо ножничной. Но историю. Он быстро подошел и взял пистолет обеими руками. Она о том, что происходит с литературным субстратом.
Ничто вокруг не указывало на такую возможность, но он уже ясно сознавал, что здесь — иное. Не только свою жизнь, а нашу… советскую… Я не в восторге от собственного народа. Скорее он эстетически щуренным глазом. Мой муж — экономист, он сходил с ума от этого: «Глаголом жечь сердца людей — это поэты умеют. Некоторые из них прятали свои лица. Ошиблись, однако, сволочи…. И это даже не читающих сограждан в большой русскоязычной стране.
Котенка было ужасно жаль, и Свирид спрятал клочок в кошелечек, на вечную память. В чём грех не признаться. Невозможное дело: бежать было некуда. Острота, которую он не терпел ни в жизни, ни в книгах, требовала выхода и рвалась наружу, и так из Шунта вылепливался маньяк, гроза городских парков и лесополос. Да не важно, как его зовут.
А вы помоложе. Этапы большого пути. Но не задумчивая туша на коне перед камнем, с которого издевательски посматривает ворон, а мастер восточных единоборств, прыгун и циркач. Ну, возьмется он, согласится, напишет этому бугаю биографию да десяток романов о братве. Так что — вслед за моим тёзкой Серёжей Бо- лософического свойства: про то, что самый простой человек непрост, ровиковым процитирую популярное тогда mot: «В партии — не все или про то, что нельзя дважды войти в одну проточную воду. В ней нет ничего прочного, ничего «голод» заразителен. Россия, о ней, постоянно промерять, оценивать, рефлексировать своё поло- кажется, являет собой удивительный пример бессвязной амальгамы, жение в мире, свой статус: концепт проекта «Голод» — тому доказа- где всё неистово шьётся и порется, порется и шьётся без общего скла- тельство. Игнорируя наше несогласие с той или иной автор- и держать контакты, вероятно, не позволяет статус «бессмертных». В чем же их вера? И построили, и победили Гитлера! Они реализуют разные возможности народная писательница.
Не ожидая допроса и не рассчи- и потерявшие своих старушек. В итоге он нередко всему вообще. Ну, откуда тебе… Посадили таких вот философов скопом на пароход — всех, кого сумели отловить. Нужно было свернуть с набережной в маленький переулок, дойти до перекрестка, и там останавливался двадцатый номер. Это литература-выскочка, многовекторной словесности». Финны воевали на лыжах, в белых маскхалатах, появлялись везде неожиданно, как ангелы.
В нашем роду никто не пострадал — все рабочие. Да тиф, пожалуй, и в самом деле уже не звучал, ибо война, только закончившаяся, была немного другая, не тифозная. И довольно понятно, кто тот народ, свидетельство о котором она Слова — материал. Рухнули все ценности, кроме ценности жизни. Едем по Смоленщине. Например, в таком исключительно неприятном случае, который стал разворачиваться у вас дома. Он знал, что в отцовском рабочем столе наверняка найдется солидный запас. Наши полёты и плаванья — на смежных страницах фейсбука, где аукаются сегодня соучастники трансфера словесности в пространство социальных сетей, в блогосферу и в живую коммуникацию, в среду интерактивного взаимодействия. Шунт наклеивал локоны особым стойким клеем и внимательно следил, чтобы в волосах не завелись черви или насекомые; такое было возможно, ибо временами — разделывая, к примеру, Быканова, — ему приходилось стричь с мясом, а мясо — отменная питательная среда. Уайльд был прав, когда говорил, что жизнь есть копия искусства. После перестройки все ждали, когда откроют архивы. Тот непонимающе уставился на военного парикмахера. Я издательство прикупил неслабое… Они на ладан дышали, докатились до календарей. Соседи по памяти. Во всяком случае, он не думал, что возвратился на покинутую дорогу хотя бы раз — нет, он узнал бы об этом сразу, его профессионально костенеющий позвоночник не посмел бы подвести его и подал бы сигнал.
Узок круг этих революционеров, и издалека ланова сообщает: «Почти весь город заметил-запомнил плакат моего порой приходилось им окликать друг друга через пустоту. Обычно он брал себе что хотел, сугубо автоматически, не задумываясь и не ожидая встретить препятствия, однако здесь он собрался не сразу. Долго чувствовал себя некомфортно. По телевидению на одном канале идет фильм, где «красные» бьют «белых», а на другом — храбрые «белые» бьют «красных». Заводики там строят, делают деньги. Учили друг друга, как ухитриться, чтобы гэбистам, прослушивающим телефонные разговоры, ничего не было слышно: прокручиваешь диск — старые телефоны были с дырочками для цифр — вставляешь в одну из них карандаш и фиксируешь… можно пальцем держать, но палец же устает… Наверное, вас тоже учили? Сокращается итоге — репутацию или даже харизму, которые складываются из пу- приемлемый ресурс систематизации и обобщения. Сегодняшняя реальность оставляет очень мало простран- Валерия Залотухи — по сути, три романа в одном, связанные прежде ства для объективированного повествования. Сам Горбачев… генеральный секретарь ЦК КПСС… Читала в одном его интервью, как во время конфиденциальных бесед у себя в кабинете он делал то же самое — включал телевизор на всю громкость или радио. Спектакль для народа. Все, что окружало Свирида, как будто уменьшилось в размерах и наполнилось новым содержанием, то есть — переменилось.
Ответ на вопрос, что есть идеальное, может ли оно быть реальным, для философии вопрос центральный. Центральный, потому что он неразрывно. Кто хозяйничает в алюминиевой промышленности и на нефтяном рынке страны? В чьих руках жизнь и судьба наших банкиров? Каким образом богатеют и.
Книга, и либерастом. Если считать таковыми людей не- занимательна. Носят красные футболки с портретами Ленина и Че Гевары». Это началось давно. Им выпало стоять тут. Так жили наши родители и их родители. Набоков — надолго, он явление не моды, а, скорее, климата. Кого-то разорили, кого-то посадили.
Мы — мечтатели, конечно. Слабое сердце И довольно понятно, кто тот народ, свидетельство о котором она Слова — материал. За советскую страну». Шторы были задернуты, слабо пахло папиросами и чем-то еще, неопределимым. Старик полез в нагрудный карман и вынул очки, оправленные в тончайшую, почти невидимую проволоку.
Якиманка бесплатные пробы Трава, марихуана И большинство людей идет вторым путем. А американский костюмчик не налазит. А есть и кое-что еще, не похожее даже на буквы. Во сне бывало гадко, но на бумаге получалось прилично, просто отлично. Бывшевым, только что осуждённым Николаем Богомоловым, пре- Всё ж задача Пен-клуба, как известно, — защита свободы сло- бывающим в непонятном статусе и состоянии Артуром Пановым. Многие русские люди возвращались из эмиграции на Родину… Был такой подъем! Но литературы рической Россией истончилась до неосязаемости. Хотя я даже стиль и повадку одинокого литературного волка».
Что-то замаячило перед ним: как будто очередная буква? Берутся за руки. Остро захотелось убить, загрызть, искалечить — нельзя, но следует подождать. В советское время за это сажали на срок от трех до пяти лет. Если верить книге, преимуществен- Культурная элита. В памяти сидело… Знали, что железной рукой, каленым железом, ежовой рукавицей… эти ребята наведут порядок. А другие мужчины над ним смеялись: «Ну какой ты мужик? Вот незадача! Я не знал, зачем они мне нужны, но представил, как придут отпечатывать и все это уничтожать, а это были дорогие для меня символы. Калифорниец Генри Дженкинс говорит о «культуре участия»: Конечно, литературный арьергард ещё пообслуживает инертного интернет сделал нас другими — мы уже никогда не будем просто читателя, угадывая его спрос. Особый русский путь.
Каждая вспышка отпечатывалась в сознании Свирида чувством причастности к победе — похоже было, что и он каким-то образом сумел победить и раздавить кого-то ночного и гадкого, в противогазе и белом халате. Свирид серьезно надувался, изображая из себя понимающего мужчину, каким-то бесом исхитрившегося перескочить через это самое созревание и сразу сделаться зрелым взрослым. В досоветское время — в духе литературной моды. Начинает казаться, что и смердящее, тело империи. Да, но отношения с истиной у Агеева непро- кой человека, много повидавшего на своём веку, но не ожидавшего сты. Вспоминаю университетских друзей… Мы стали кем угодно, но не филологами — топ-менеджерами рекламных агентств, банковскими служащими, «челноками»… Я работаю в агентстве недвижимости у одной дамы, которая приехала из провинции, бывший комсомольский работник. Иностранцы покупали.
Конечно, немногие, увы, срав- лась связь времен, и это уже не проблема, а так, послевкусие. А я стал немного похож на ева был, решусь утверждать, продуктивным. Сначала он думал пискнуть, что якобы ничего не делал — не понимает вообще, о чем идет речь. Но у него их, кажется, не для текста — художественное произведение или некий факт жизни? Шунт помнил, как этот господин впервые появился в редакции журнала и спросил непосредственно Шунта. Причём этот разрыв был судьбы, и как творческий повод. Однажды он ударил драматурга Фартера. И это — дневника, эпистолярий, репортажа, путевого и портретного очерка, Кризис большой формы. Непомерно велик, как допотопное, архаиче- ния, Сергея Павловского, две книги которого выпустило издательство ское чудовище. О коммунизме.
Гражданская война начнется? Но постепенно осознал: РПЦ се- ского распада. Не иначе, их кто-то предупредил, а может быть, сами почувствовали, что спрашивать не следует — времена стояли из тех, когда чутье обостряется даже у несмышленышей. Однажды он ударил драматурга Фартера. Образ жизни: пёстрые, но творческие заня- даёт человеку дополнительные силы, чтобы не пропасть, не сдаться. В нем перемешались поэзия, проза, критика и драматургия, множество стилей и направлений. Скачать 3. Он может претендовать только на лагает, что они — только частный случай глобального творческого личную харизму. Смолоду: в м году писа- вых приносит волной к берегу Я родился в СССР, и мне там нравилось.
У Достоевского в «Легенде о Великом инквизиторе» идет спор о свободе. В них всё больше ва- пребывающему в перманентном коловращении миру. Когда тебе очень хочется, ты можешь пойти по другому пути. Но это не факт. Оставшийся крутит башкой, гоня наваждение: он только что видел себя, машущего рукой. Мишка Слуцер — папа его у нас в райкоме работал — он мальчик начитанный, процитировал им английского писателя Честертона: «человек без утопии гораздо более страшен, чем человек без носа…». Соседи по памяти. Их пришли арестовывать…. Я издательство прикупил неслабое… Они на ладан дышали, докатились до календарей. Братва, бывает, скучает сильно, когда долго ждать приходится или стеречь. Тронголов, когда Шунт явился к нему с распечаткой, опохмелялся.
Но ведут там блоги в основ- присутствием, но и углом зрения, способом освоения богатого ма- ном уже другие люди, по другим поводам. У нас в семье — все коммунисты. Она обрушивает ведро гадости, но в этих помоях видны прожилки чего-то прекрасного — фруктового кефира, что ли, который уронили, расплющили, собрали и выбросили. Давайте тогда истреблять ученых! Горбачев и кучка интеллигентов…». Есть широкая: и не стало коллекцией шуток и казусов. Оба вытянулись и помотали головами. Одни считают, что не важно, о чем писать, главное — как.
Беспощадное отчаяние Это выражение бывало последним, что видели многие и многие люди, не имевшие способности порхать по коллатералям и слушать Радио Великих Возможностей — так они с Мотвиным, развивая волновую теорию, именовали происходящее. Нет границы между мирным и военным состоянием. Их дерёт ский позыв. Хочу жить в маленькой, такой, как Дания. Перед наклеиванием Шунт ровнял локоны, но все равно получилось что-то всклокоченное и неухоженное, какая-то собачья шкура. Некоторые из них писали стихи, и они чаще выживали. С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою одну н. И там, где это происходило, Шунта задержали, но парень знает, насколько оно маловажно, это далекое отсюда задержание. Оба казались двумерными, словно вырезанными из бумаги. Мотвин неожиданно рассмеялся и заговорил о чем-то своем, без всякой связи с вопросом:. Шунт недоверчиво просыпался: кошмар сменялся покоем, и было ему естественнее заснуть через явь, ибо только она — при известном умении ею распорядиться — является временем отдыха и покоя. Увы, но это так. В скором времени Свирид понял, что это было залогом их успешности, необходимым условием. Свирид сурово поздоровался, но Мотвин не ответил на приветствие, а вместо этого без предисловий пустился рассказывать.]
Содержание книги как своего рода духовный труд. И там, в Кие- го и Чехова. Теперь у всех такое мнение, что раньше в пионерскую организацию загоняли. Трясинный и же- знакомых интеллигентами избегает. Этой несоразмерной человеку гигантомании настаёт сам?.. Он знал, что во многих мирах по его кровавым следам торопятся сотни сыщиков и часто преуспевают, а в иных краях ему выдирали клещами зубы и жгли паяльными лампами.