Я играл несколько часов кряду — все, что помнил, и все, что мог сымпровизировать после перерыва в три-четыре месяца. Я своего хотел так назвать. Я больше никогда не подпускал его к себе. Еще воспоминания той поры, когда мне было три-четыре года: выезды за город на бричке, в лес или на виноградники. Спускаясь с мансарды в гостиную, я кружил вокруг пианино. Потерянные, по сути дела, годы, как я понял позже. Купить меф Балаково КитайЯпония, изредка Европа. Когда через полчаса я вернулся домой, я увидел, куда она попала: у одного дома на нашей улице Мелодии разнесло веранду. Несколько лет мы с Нику проходили в одинаковых серых доломанах, одинаковых кителях из темной и жесткой материи и в здоровенных ботинках. Я словно бы оказался внутри огромной виноградины. Поезд подходит к перрону, поднимается суета, на миг я остаюсь один. Еще много лет отец запрещал мне читать романы. Мне было трудно объяснить ему, что и как.
Мой брат, Николае Ремус, родился годом раньше, а четырьмя годами позже появилась на свет Корнелия. Мой отец был уроженцем молдавского городка Текуч и, прежде. МОСКВА В. Гордин. ДРАГОЦЕН. НЫЕ МЕЛОЧИ.— В. М е л ь н и к о в. НА ЗЕМЛЕ. И ПОД ЗЕМЛЕЙ ().— К. Коноплева. СЛАДКИЙ ГОРОД МАСТЕРОВ.—М. Вита.
Потом тяжело, резко запахло серой и дегтем — но все равно гак мог пахнуть только эликсир — мы приближались к лиману. Последнее изменение этой страницы: , 1 июня К этой странице обращались раз. А в доказательство напоминала, что маму зовут Иоана Арвира. Учитель настроен скептически. Погружаясь в воспоминания, я всегда вижу его одинаково: упитанный майор, подкручивающий усы; чуть картавая, с веселым фырканьем, речь. То есть мне не позволялось читать в свободные часы.
Кто-то из домашних всегда был при мне, чтобы я ненароком не стал чесаться или не полез к печке. Известен как первый химик, синтезировавший амфетамин в Берлинском. Под вечер мы шли домой по Главной улице. Иногда я вдохновлялся отцовскими рассказами про войну. Мы все перебрались в мансарду, с бульвара Паке к нам переехала еще одна тетя, Мариора. Причина ЧП — проблемы с закрылками. Лет пятьдесят тому назад вся земля тут принадлежала прадедушке. Я мог читать только титулы на корешке, да и их не всегда понимал. Не знаю, к какому профессору он обратился, но домой вернулся обескураженный. Отец улыбнулся, неловко се поблагодарил, похлопал по плечу, погладил по голове и, не зная, как еще выразить свою признательность, снял фуражку и приветственно ею помахал.
Дядя Митаке, который, будучи мобилизован, оказался шофером у полковника Сидери и считал, что располагает надежной информацией, ободрял нас, уверяя, что готовится решающее сражение. Мы слышали глухое, отрывистое буханье пушек и иногда — как осколки снарядов ударяют о крыши и о тротуары. Мне не представить себя, каким я вырос, каков я и сейчас, без этих двух низеньких каморок с белеными стенами и маленькими окошечками одно круглое, как иллюминатор , с кирпичной печью, совершенно особенной, потому что всем корпусом она располагалась в одной комнате, а устьем выходила в другую. Много раз до этого я пытался писать, но, исписав пару-тройку страниц, вдруг терял охоту, перечитывал с унынием и стыдом последние строчки и в ярости вырывал листки из тетрадки, комкал и бросал в огонь. Сейчас он нашел бы себе невесту, была бы помолвка Докторша только что защитила диссертацию и работала в больнице Колця.
И еще много лет спустя я вздрагивал, стоило в толпе мелькнуть сочетанию этих цветов. Это летел цеппелин. Стоило мне заслышать первый гром орудий, увидеть первые шеренги, лавиной двинувшиеся в штыковую атаку, как я потерял то относительное самообладание, с каким до тех пор наблюдал за приготовлениями к бою. Тем не менее через неделю, когда я дочитал братнюю хрестоматию, оказалось, что дела обстоят не так-то просто. В одном углу я нашел кабриолет и каких только игр не затевал в нем и вокруг него. Я даже думаю, что в остальное время ее запирали на ключ. В последующие месяцы я вызывал эту картинку по нескольку раз на дню, особенно перед сном.
Как я понял впоследствии, отец решил, что лето мы должны проводить в Текиргёле на грязях, после того как раз случайно повстречал каких-то золотушных детей. Скоро меня позвали. За три «неуда» оставляли на второй год. Пришлось покориться и кормить бабушку кусками из «Путешествия на луну одного румына» автора забыл напрочь и из «Ильдерима» королевы Марии. Она наскоро оделась и привела молоденькую докторшу по фамилии Бутту. Я, конечно, нещадно упростил проблему. Ее охранники ночью исчезли. Бричка неслась прямо к обрыву у моста через Дунай. Как и образ девочки с Главной улицы, я мог когда угодно вызывать в себе эту зеленую феерию — и, замерев, снова переживал то же блаженство, то же внезапное погружение в толщу не имеющего подобия света. Мне недоставало терпения, и я всячески отлынивал от гамм. Видя такое усердие, он позволял мне посидеть еще полчасика.
Но нам больше не приходилось подниматься спозаранку, чтобы занять очередь за хлебом. Однажды меня послали в магазин на бульвар Брэтиану. Еще воспоминания той поры, когда мне было три-четыре года: выезды за город на бричке, в лес или на виноградники. Если мы его выиграем, столица спасена. Изображая большие страдания, чем испытывал, я утешался, слушая резкий разговор мамы с гувернанткой, быстро перешедший на высокие ноты. В Констанце лайнер встречали пожарные. И я знал, как оно находит, — как приятная сонливость, которая постепенно проникает все твое существо. Там жил дядя Митаке.
По-моему, это была наша последняя поездка на бричке. Он благополучно прибыл в Молдову, но не писал, ни где находится, ни что делает. Сначала мама не особенно беспокоилась. Игра скоро меня захватила, столько в ней было сюрпризов. Много раз до этого я пытался писать, но, исписав пару-тройку страниц, вдруг терял охоту, перечитывал с унынием и стыдом последние строчки и в ярости вырывал листки из тетрадки, комкал и бросал в огонь. Приходили известия о все новых поражениях румынской армии, но я не сомневался в победе.
То, что я должен был учить, теряло для меня интерес, превращалось в рядовой «предмет» — предмет зубрежки для отличников. Так или иначе, мне нравилось, что я происхожу от молдавских рэзешей 5 и от корчмаря с Дуная либо с Олта. На сей раз, однако, я нашел дверь незапертой и все так же на четвереньках перелез через порог. Нику повис на маминой руке и от испуга даже не мог плакать. Я не прерывал ее ни на день. Было необыкновенно тепло. Воспоминание самое первое думаю, мне не было и трех лет : мы в саду с братом и большой белой собакой Пику.
Раз, воспользовавшись тем, что остался один в комнате, я стал шарить по всем углам и наткнулся в шкафу на бутылку с надписью «борная кислота». Я как бы оставался на долгом-предолгом неестественном вдохе. Все же кое-что из мебели мы нашли по разным домам в деревне. Когда через полчаса я вернулся домой, я увидел, куда она попала: у одного дома на нашей улице Мелодии разнесло веранду. Зимой оккупация заявила о себе по-настоящему.
Если товар пересылается по НП. Как я понял впоследствии, отец решил, что лето мы должны проводить в Текиргёле на грязях, после того как раз случайно повстречал каких-то золотушных детей. Пассажиры рассказали журналистам, что были напуганы. Думаю, мне было четыре или пять, когда, держась за дедушкину руку, я заметил среди панталон и юбок, степенно проплывавших в сумерках по Главной улице, девочку примерно моих лет, которую тоже вел за руку дедушка. Я помню, как прятался под пихтами и соснами, помню клумбы с голубыми цветами. Лишь раз сошел Фролло с кафедры, чтобы взглянуть на книги, которые я демонстративно выложил на парту. Водился все с той же уличной шпаной, а из товарищей по лицею — только с отъявленными лодырями и сорви головами. По приезде нас временно расквартировали в одном из полковых корпусов. Но это было уже позднее, после , когда отца с его полком послали в Молдову. Отец, вернувшись из Молдовы и переодевшись в цивильное платье, понял, что на капитанскую пенсию не сможет дать трем детям образование. Мы забыли даже слова «Марсельезы» и запели кто в лес, кто по дрова, пока в дело не вмешался стоявший за нами Соловяну и не похлопал нас дирижерской палочкой по плечам, приводя в чувство.
Воспоминание самое первое думаю, мне не было и трех лет : мы в саду с братом и большой белой собакой Пику. Тогда, в году, Текиргёл еще представлял собой деревню, больших зданий было наперечет: новая гостиница, два-три постоялых двора, грязелечебница, мрачные корпуса летних пансионов и четыре-пять дач. Там по левую руку шли ванная, кухня, комнатка, которая впоследствии стала родительской спальней, и столовая. Что касается меня, я его, увы, разочаровал. По-моему, это была наша последняя поездка на бричке. Впрочем, уже не одну неделю у меня было ощущение, что я участвую в войне. Всегда в. У нас как раз гостила знакомая из Чернаводэ, только что потерявшая мужа, полковника в отставке.
Я не забыл ее лица: самые большие на свете, черные, словно бы из одних зрачков, глаза, легкий загар и бледность, оттеняемая локонами, тоже черными, падавшими на плечи. Марихуана шишки и бошки купить Мармарис. Я уже не помню, чьи полки первыми продефилировали перед нами. Никто не мог мне точно сказать, откуда прадедушка родом. Два крыла нашего дома сходились под прямым углом, а сад был необыкновенно большой для этого квартала, располагавшегося всего в нескольких сотнях метров от статуи Росетти. Хотя парад несколько раз переносили, но наконец нас созвали на рассвете, и — еще как следует не развиднелось — мы двинулись в центр, на Каля Викторией. Мне иногда хотелось воспротивиться этой склонности к мечтаниям, созерцанию, склонности уходить в прошлое и предаваться воспоминаниям — я восставал против своей молдавской крови и звал на помощь залежи энергии — мамино приданое — дух авантюры, трудолюбие и дерзость, чуть ли не вульгарную жизнеспособность коневодов с Дуная. Его энтузиазму положило конец вступление Румынии в войну. Стыд какой», —добавила она, вздыхая. Кроме того, мне казалось, что я разбрасываюсь и что эти судорожные рывки в разные стороны могут стать для меня фатальными. Я вступил в лихорадочный, до эксцессов доходящий период и всячески боролся за время, сводя к минимуму часы ночного сна. Он, такой речистый и въедливый, когда дома читал нам мораль, терялся в ситуациях новых и деликатных, выходящих за круг семейных. Она прекрасно говорила по-румынски и без конца скручивала пахитоски, набивая их золотистым табаком из табакерки. Тем летом года я видел бабушку и дедушку из Молдовы в последний раз.
Иногда события, сопровождавшие рост и упорядочение моей секретной армии, принимали совершенно неожиданный для меня оборот. Зимой оккупация заявила о себе по-настоящему. Я своего хотел так назвать. Мы все трое глядели на нее в оторопи. Как бы сильно ни манили меня ойна и игры на пустыре, теперь я чувствовал, что должен показать себя, чтобы не думали, будто я ни на что другое не годен. Я с изумлением втягивал в ноздри эту волшебную смесь. Утешая меня, она сказала, что возьмет репетиторов по французскому и по немецкому. Мама недавно заметила чью-то новую табличку совсем близко от нас, на бульваре Домницы. Лишь раз сошел Фролло с кафедры, чтобы взглянуть на книги, которые я демонстративно выложил на парту. На этом огромном пустом пространстве за статуей Брэтиану лежали каменные плиты, предназначенные для строительства нового здания филологического факультета. Я и раньше покупал книги, но лишь теперь, включившись в эту новую игру, ощутил, какие преимущества при обмене может дать своя библиотека.
Рецензенты: д.и.н., зав. Отделом полевых исследований Института архео- логии РАН А.А. Масленников, д.и.н., зав. Группой археологии эпохи Велико-. Мы профессиональная команда, которая на рынке работает уже более 2 лет и специализируемся исключительно на лучших продуктах. У нас лучший товар.
Было необыкновенно тепло. Николае Мойсеску показывал их нам на цветных таблицах, в виде чучел или в инсектарии, законсервированными в баночках со спиртом. Отнюдь не всегда он ещё раз поднимался проверить, лег я или нет, и я читал, пока меня не смаривал сон. Всякий раз, проходя мимо, бабушка просила, чтобы я читал вслух, для нее. Previous Story В понедельник на улицы Пафоса вернутся автобусы.
Не меньший трепет вызывала у меня сама история маминой семьи, полная тайн и умолчаний. Настало лето, я кончил начальную школу и до вступительного экзамена в лицей, который предстоял мне в сентябре, был совершенно свободен. Я больше никогда не подпускал его к себе. Поздно ночью, замирая от страха и восторга, мы выбросили их в канализационный люк. Так или иначе, мне нравилось, что я происхожу от молдавских рэзешей 5 и от корчмаря с Дуная либо с Олта. Два года мы не имели никаких известий о вилле «Корнелия». Я был еще под впечатлением этого открытия, а отец уже пересадил нас в автобус на Текиргёл.
Купить Амфетамин, амф закладку Бухарест Румыния Но и тогда не задал мне вопроса, чтобы я мог показать, насколько больше я знаю, чем остальные. Во дворе были сараи и заброшенный амбар, и развалины конюшен, служащие теперь навесами. Родился я в Бухаресте, но в том же году гарнизон отца перевели в Рымнику-Сэрат, и мои начальные воспоминания связаны с этим городом. Так, на буфере, я катался от статуи Росетти до статуи Брэтиану и обратно. Просмотры Читать Правка История. Но напрасно я высматривал ее повсюду, где мы гуляли с дедушкой. Но в той, что за ними, самой дальней, начинал дрожать и тут же гас огонек свечи — область тайн и страхов, которую я изучил подробно только много лет спустя. Наш семейный доктор был стар и жил довольно далеко.
Я никому не рассказал про свое открытие. Она всегда любила читать, но после того как отца отправили с его полком в Молдову и она осталась с нами одна, свободного времени для чтения почти не выдавалось. Отец и дядя оставались в саду, надеясь увидеть, как его собьют из гаубицы. Мы не осмеливались съезжать по нему на санках, а довольствовались катанием от звонницы по длинной, чуть извилистой улочке, пустынной об эту пору, упирающейся в улицу Воеводы Шербана. По всей вероятности, Мазилу был так удивлен моим сочинением, что не преминул рассказать о нем в учительской, — потому что еще до конца перемены ко мне подошел Мойсеску и попросил у меня тетрадь. Во время кампании года он был легко ранен в плечо, но конь испугался, шарахнулся и сбросил его на землю. Иногда события, сопровождавшие рост и упорядочение моей секретной армии, принимали совершенно неожиданный для меня оборот. Но верю до сих пор, что два эти наследия бесконечно спорили у меня в душе, помогая мне тем самым расти, научая не отождествлять себя полностью ни с одним из них, заставляя искать равновесие другого рода — другими средствами, на другой основе. Тогда у нас расквартировались: немецкий офицер, а вообще-то банкир из Гамбурга, и лейтенант из австрийской армии, буковинец. В лицее я поначалу был в восторге ото всего.
Она говорила: «Сейчас ему исполнилось бы двадцать четыре года Наверху мне страшно захотелось пить, а поскольку воды ни у кого не нашлось, я стал есть снег — его оставалось еще достаточно по расселинам. Лишь раз сошел Фролло с кафедры, чтобы взглянуть на книги, которые я демонстративно выложил на парту. Когда в первое утро мы вшестером: мама, дети и две тети, — спустились заглянуть в реквизированные комнаты, то нашли все в точности таким же, как оставили, вплоть до безупречно застеленных кроватей. Он читал ей что попало, будь это даже учебник физики или химии.
В соседнем саду росли те же абрикосовые, сливовые, айвовые деревья, что и в нашем. Я не прерывал ее ни на день. Прикупил еще один участок на склоне, на задах виллы, намереваясь понастроить там кухни и домики для прислуги чтобы привлечь богатых дачников. Мы все перебрались в мансарду, с бульвара Паке к нам переехала еще одна тетя, Мариора. Не знаю, к какому профессору он обратился, но домой вернулся обескураженный. Если и случались поражения, то я объяснял их ошибками генералов. Тем летом года я видел бабушку и дедушку из Молдовы в последний раз. В одном углу, за прилавком, шла вниз, в подпол, где хранились винные бочки, винтовая лестница. Потом два таких толстых слоя сшивались вместе, образуя своего рода телогрейку. Однако наутро все выглядело, как прежде. Изредка дедушка с бабушкой давали маме знать, что кто-то тайком заколол свинью, и тогда мы все отправлялись на бульвар Паке, чтобы незаметно переправить домой сало, свиную шкуру, а бывало что и большой кусок мяса. Персональные инструменты Создать учётную запись Представиться системе.
И он объяснил нам, как их кроить и шить. Вообще его полагалось вводить со второго класса, но оккупационные власти ввели свой язык с первого, и поэтому весь наш класс саботировал уроки немецкого, как только мог. Вдруг раздался взрыв особенной силы, как будто бомба упала совсем рядом. Во дворе были сараи и заброшенный амбар, и развалины конюшен, служащие теперь навесами. Буковинец учил нас патриотическим стихам и рассказывал про Арона Пумнула 9. Какой-то молодой человек спросил нас, умеем ли мы шить, а потом объяснил, о чем идет речь. В тридцать пять лет она постановила, что молодость прошла, что у нее подросли дети и что она должна жить только ради них. Он чрезвычайно заботился о своих руках, без конца их рассматривал и полировал ногти малюсенькой щеточкой. Задним числом я разобрался, что у меня был абсолютный слух я различал фальшивую ноту, даже когда играл наш лицейский духовой оркестр из пятидесяти человек , довольно чувства и в избытке воображения. Я начал с «Нибелунгов» и миннезингеров, выписав на доске все имена, заглавия и даты, которые счел важными.
Сейчас он взял бы отпуск Все же к вечеру я вернулся домой. Учитель стоял за кафедрой, глядя в никуда. В Германии также занимался технологией индустрии переработки нефти. Next Story Зарплаты на Кипре застыли, а рост аренды жилья бьет рекорды. Я поступил в первый класс, и однажды отец пригласил к нам домой учителя — посоветоваться, что же мне все-таки можно читать. Учитель выделил меня, я думаю, потому, что мне, среди немногих, удавалось зарисовать увиденное. Роман, по его мнению, не вполне отвечал требованиям нравственности, поскольку подразумевал либо адюльтер, либо разного рода авантюры, о которых говорилось не иначе как шепотом. По всей вероятности, Мазилу был так удивлен моим сочинением, что не преминул рассказать о нем в учительской, — потому что еще до конца перемены ко мне подошел Мойсеску и попросил у меня тетрадь. Только в студенческие годы я осознал, что тратил время на музицирование в ущерб учебе. До года он был богатым человеком. Я чувствовал, что у меня получается гораздо хуже, чем дома, и потерял уверенность в себе. И все же я знал, что остановиться должен — чтобы оповестить настоящие румынские войска, отходящие к Молдове, о наших победах в тылу. Потом, какое-то время спустя после смерти прадедушки, мои дед с бабушкой отказались и от корчмы. Я наловчился читать по книге в день, но скоро увидел, что в таком ритме мне не продержаться: каждое утро меня соблазняли три-четыре новых книги, и, чтобы их заполучить, мне надо было принести по крайней мере столько же на обмен.
К моим родителям, и особенно к маме, я буду постоянно возвращаться в ходе этих воспоминаний. Стыд какой», —добавила она, вздыхая. Все же в нескольких газетных хрониках мелькнули слова о «многообещающем таланте». Лиман виднелся до Эфории и Тузлы, а за ним, как огромная дамба, подпирающая небо, вставало море. Митаке, невысокому и рыжеусому, было тогда лет тридцать. В один прекрасный день прибыла мебель и утварь из Рымнику-Сэрат, и началась процедура распаковки.
Нику повис на маминой руке и от испуга даже не мог плакать. Искушение было слишком велико, и я наконец не выдержал. Я поступил в первый класс, и однажды отец пригласил к нам домой учителя — посоветоваться, что же мне все-таки можно читать. Листая томик Н. Банкира из Гамбурга определили в нестроевую службу, и он прожил у нас около года. Много раз до этого я пытался писать, но, исписав пару-тройку страниц, вдруг терял охоту, перечитывал с унынием и стыдом последние строчки и в ярости вырывал листки из тетрадки, комкал и бросал в огонь. Маэстро посоветовал подождать и привести меня к нему лет в шестнадцать — семнадцать, когда пройдет ломка голоса. Он не баловал нас частыми рассказами о своем детстве в Текуче, но никогда не забывал упомянуть, как ездил на лошадях без седла и как ловил ящериц и за пазухой привозил их домой. Отец вернулся из Молдовы вскоре после этого происшествия. Мама закричала и в полной растерянности одной рукой обхватила нас, а другой стала выкидывать свертки.]
У отца была сотня-другая томов в красивых кожаных переплетах, однако они были заперты в шкафу с застекленными дверцами. В последние мои лицейские годы почти каждая трапеза начиналась долгой нотацией, которую мама в досаде то и дело прерывала междометиями и репликами. По приезде нас временно расквартировали в одном из полковых корпусов. К счастью, у нас остался дом на улице Мелодии. Два крыла нашего дома сходились под прямым углом, а сад был необыкновенно большой для этого квартала, располагавшегося всего в нескольких сотнях метров от статуи Росетти. Все это устроила натура, заботясь об их камуфляже, защите, естественном отборе. Подбежали еще двое солдат с моста. На лето мы уехали в Текиргёл, а осенью , когда началась война, отца перевели в Бухарест.